Далее: "во Единого Бога …" Что касается Единого Бога, то с этим тезисом навряд ли будет спорить какой-то религиозный философ. И, действительно, где мир религии становится более глубоким, чем мир магии (будь то в Индии, Греции или Палестине), философская мысль всегда приходила к выводу о единстве Бога. Всем нам известно такое мнение, что Церковь своими догмами унижает человека и ограничивает свободу его мысли. Так вот очень легко это говорить, не зная христианской догматики. Но давайте мы по ходу краткого изложения христианской догматики попытаемся выяснить, а есть ли в этом что-то унижающее человека? Итак, "верую во Единого Бога Отца…" Это очень редкое утверждение и далеко не очевидное для разных религий мира. Ведь мало кто способен видеть в Боге Отца. Для греческих поэтов и философов было очевидным, что слово "Бог" (гр: Феос) происходит от слова "феин" - убегать. Платон это пояснял так: когда-то древние люди называли богами планеты, потому что они двигались. Так вот эти планеты -- Марс, Сатурн, Венера -- это боги, которые постоянно двигались. Позже появилось другое понимание: боги названы богами, потому что они убегают от человеческой мысли. И вот этим-то богам до людей нет дела. Истинному Богу, по их мнению, нет дела. И даже великий Платон как-то сказал: "Те люди, которые считают, что мир создан для их блага, подобны крысам, которые живут в царском дворце и думают, что он построен для их комфорта". У человека нет надежды увидеть Отца на небесах. Разные ведические религии понимают это по-своему. Возьмем, например, даосизм. "Дао" правит миром. Но разве "дао" - это Отец? Разве можно приписать "дао" отеческую заботу и любящий взгляд по отношению к людям. Христианский Символ веры отвечает на главный вопрос, который задал когда-то Данте: "Я поднял глаза на небо, чтобы увидеть, видят ли меня". Так вот Символ веры говорит, что наше отношение к Богу --это отношение к любящему Отцу, любящий взгляд, обращенный к человеку.

Далее: "Верую во Единого Бога Отца Вседержителя…" И это очень важно. Потому что это значит, что все, что происходит в мире, происходит не без воли Божества. Не все люди с этим согласны. Вот сейчас я приведу слова человека, который считает иначе. "Бог, обитающий в груди моей, влияет только на мое сознание; на внешний мир, на общий ход вещей не простирается Его влияние". В этих стихотворных строках выражено самоощущение большинства современных людей, но Бога автор этих строк не отверг. Иногда приходится слышать фразы вроде: "Бог у меня в сердце, поэтому мне не нужны богослужения". Об этом очень любит говорить известный российский актер Задорнов. Так вот, когда я от него это слышу, у меня возникает вопрос, который я, к сожалению, не могу задать ему лично: "А как Он туда попал?" "Если Бог в Вашем сердце, то как Он туда попал? Вы что, просили Его туда войти?" "Бог, обитающий в груди моей, влияет только на мое сознание; на внешний мир, на общий ход вещей не простирается Его влияние". Кто об этом догадался, кого я цитирую? Это Фауст. И продолжение: "Мне тяжко. От неполноты такой я жизнь отверг и смерти жду с тоской". Вот чему противостоит наш догмат. Бог - Вседержитель. А это означает: чтобы не произошло с тобой, пойми, любящая рука прикоснулась к тебе, пусть даже причиняя боль. И поэтому есть надежда на исцеление, на какой-нибудь рост через боль. Эта одна из главных тайн христианского переживания: попробовать понять смысл боли. В мае прошедшего года на Сахалине у меня была встреча (запомнилось название) в Южно-Сахалинском филиале Дальневосточной государственной академии бизнеса и менеджмента". И вот на этой встрече мне был задан вопрос из зала по поводу христианского отношения к боли и страданиям. Я привел слова известного подвижника наших дней архимандрита Иоанна (Крестьянкина), которые он сказал когда-то православным врачам: "Ваша задача -- научить больного любить свою болезнь". Да, с болью нужно бороться. Но если случается так, что болезнь не покидает человека, входит в него навсегда и становится хронической. Как относиться к такой боли -- проклинать ее, убегать от нее или обманывать себя? Или же попробовать понять: "Господи, Ты дал мне эту боль. Помоги мне вырасти из нее!" Одним словом, нужно полюбить свою болезнь. Рядом со мной сидел ректор этого заведения. И как только я произнес эту фразу, он как взвыл: "Так что же это, человек должен сифилис и гонорею полюбить?" Христианское понимание Бога как Вседержителя позволяет нам сохранить человечность в нечеловеческих обстоятельствах, всюду видеть смысловое измерение.

Итак: "Верую во Единого Бога Отца Вседержителя. Творца неба и земли…" В греческом языке слово "Творец" - "поэтос" (поэт). То есть тот, кто сочиняет стихи. Вот именно это и делает Бог согласно православной вере. Что такое стихи? "Стихия". Так вот в греческом языке это слово звучало иначе, чем в русском. Дело в том, что для современного русского языка стихия -- это намек на что-то неуправляемое, стихийное, бесконтрольное, хаотическое. В греческом же языке слово это слово происходит от глагола "иду стройными рядами". Этот термин означает движение фаланги. То есть не движение толпы, которая бросается с дубинками на неандертальцев, а когда проявляется военное искусство, умение правильно двигаться на поле боя. И вот именно это правильное, регулярное передвижение и есть стихия. Этот мир в античном понимании создан из четырех стихий: вода, воздух, земля и огонь. Все эти стихии гармонично, разумно сочетаются друг с другом, в чем-то уступая, в чем-то усиливаясь, а где-то и сплетаясь в сложный космос. Задача Творца, который изначально создал эти стихии, сделать из них пестрый ковер в космосе. Из этих стихий Бог сочиняет космос в полном смысле этого слова. Сочинять -- значит располагать по чину, по порядку. В молитвах на освящение воды, которые читает священник в день празднования Крещения Господня, есть такие слова: "Ты, Господи, от четырех стихий всю тварь сочинивый…". Таким образом, Бог, как поэт, творит этот мир словом. И это очень важно в библейском видении мира: именно Божественное и поэтическое Слово, которое было вначале, и создает мир. Не физиологические отправления богов стоят у истоков космоса, как это в лирических мифологиях, где боги совокупляются и порождают космос. А есть разумное творчество, поэтическое. Если обратиться к современной художественной литературе, то можно увидеть, что все это красиво выражено, скорее не на богословском, а на художественном языке, в "Хрониках Нарнии" Льюиса. Это попытка передать на художественном языке изначальную библейскую христианскую интуицию. Свободное, разумное, поэтическое творчество как источник мироздания. Бог есть Творец неба и земли. Дело в том, что древние евреи не знали слова, которое несло бы такую смысловую нагрузку, как греческое слово "космос". И поэтому древние евреи, когда хотят сказать "все, кто есть", говорят: "небо и земля". Поэтому когда говорится, что Бог -- творец неба и земли, имеется в виду, что Он -- Творец всего. Во многих религий у неба и земли разные творцы. Небесами управляют высокие, добрые боги, а мы тут, на земле, "как тараканы", и "бог у нас таракан". Да и вообще, Вы знаете, это какой-то бог-неудачник создавал наш мир и имя его -- даже страшно сказать. Апокрифические так называемые Евангелия называли это жуткое имя, но сказать его вслух неприлично. Так вот, какой-то жуткий демон создавал человека неизвестно из чего, какие-то страшные демоны создавали человеческие органы и т.д." Значение этого мифа состоит в том, чтобы человек возненавидел свое тело. "Человеческое тело -- это тюрьма, в которой томятся частицы Софии -- высшего Бога. Поэтому возненавидь это тело, этот мир и постоянно помни, что его создавали страшные чудовища". "Поэтому не люби здесь ничего и, вообще, убегай из этого мира и т.п." Христианство видит мир целым. Бог, создавший дух, создал и материю. Существует один источник происхождения видимого и невидимого мира. И вот оказывается, что христианство добрым глазом смотрит на мир телесности и материальности. Потому что телесность должна быть освящена и спасена. Телесность, в конце концов, была воспринята самим Богом. Это и есть первый член Символа веры. Дальнейшие члены говорят об основных евангельских событиях.

"И во Единого Господа, Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного…". Вот очень интересное слово "единородный". Известно, что оно не библейского происхождения. Да, оно употребляется в Новом Завете, но в греческом языке оно употреблялось еще Платоном, который прилагал его к космосу. Космос -- единородный сын божества. Христианство же это слово передает от космоса к Богу-Сыну. Но ведь библейское отношение Бога и космоса -- это не отношение рождения; это отношения творческие. Вот, например, есть моя книга, и есть я. Так вот отношение Бога к человеку -- это мое отношение к этой книге. Я эту книгу создал, но я не являюсь пленником этой книги. Вот так и Бог не является пленником законов космоса, им созданных. Вот поэтому Бог может прощать, где законы космоса велят наказать. Поэтому для христианина не интересна идея кармы. Поэтому нам скучно в философиях, которые утверждают, что Бог не может быть независимым от кармы, что Он ей подчиняется. Вот, например, я взял свою книгу и загнул в ней страницу, а Вы ее оторвали. Так это совсем не означает, что Вы мне ухо оторвали. Эта книга и я не одно и то же. Поэтому если Вы слышите в какой-нибудь проповеди или читаете в какой-нибудь книге: "Бог, то есть космос или природа, то есть Бог" -- это языческая проповедь, так как в христианстве такого равенства быть не может. Единороден Богу только Бог, единосущен Отцу только Сын. Или скажу иначе: природа нам не мать -- природа нам сестра.

Далее: "…Иже от Отца рожденного прежде всех век…". Это интересная формула. Для языческого мировоззрения, скажем неоплатоников, -- это вершина философии. Здесь так же присутствует идея троичности Божества. Но в чем отличие лирических триад от веры в Троицу? Дело в том, что лирические триады -- это отражение единого Бога в водах космоса. В ведической философии один бог дробится на множество ликов в мире истории. Когда Бог проявляет себя как Создатель, Он являет себя в виде Вишну. Когда Он хочет показать себя как разрушитель, принимает на себя облик Шивы. Эта идея знакома истории христианской Церкви. Она принадлежит Святителю Афанасию, который никак не мог разобраться во взаимоотношениях между Богом Отцом и Сыном. Он учил, что когда Бог делает одно дело, Он проявляет себя как Отец, когда делает что-то другое -- как Сын. Таким образом, у него получалось, что Отец и Сын -- это маски, которые надевает на себя безличностное существо для того, чтобы поучаствовать в той или иной мировой функции. Христианская мысль разделяет богословие и космологию. Теология и космология -- это не одно и то же. И теологическое различие Отца, Сына и Духа не имеет никакого отношения к истории космоса. "Прежде всех век…". Прежде начала космической истории была Троица, независимо ни от каких космических проявлений и мироуправляющих функций.

Позже появляется интересное слово: "единосущий". Это слово интересно вспомнить, говоря о церковном консерватизме. Потому что использование этого слова в Символе веры - потрясающий модернизм. Во-первых, этого слова нет в Библии. Заметьте, какое мужество нужно было иметь, чтобы для краткого изъяснения библейской веры использовать небиблейское слово. Во-вторых, это слово уже было охвачено языческой философией, особенно неоплатониками. И, наконец, третье: уже был богослов, который пытался позаимствовать это слово в ведической философии и привнести его в Церковь. Это прежде упоминаемый нами Павел Самосатский. И против него в 282-м году был собор в Антиохии. Так вот, каково это было: взять слово ведической философии осужденного Церковью в III-м веке, и это слово отмыть, отреставрировать и перенести в интеллектуальную икону Православия? Вера -- это интеллектуальная икона Православия. Это огромный подвиг мужества. Мы с Вами можем понять, почему огромное количество церковных людей, даже святых, в свое время не приняли этот термин. С этим была связана трагедия жизни святого Василия Великого и Григория Богослова. Нет, они принимали это. Но вот, скажем, Василий Великий, как мудрый пастырь и духовник, понимал, что многие люди, которые формально не соглашаются с Никейским собором, находятся не на стороне Ария. Это еретик, который считал, что Сын не единосущен Отцу, что Сын -- это тварь. Поэтому, когда Бог решил создать мир, Он для начала создал "молоток", с помощью которого планировал создать все остальное. Таким образом, по мысли Ария, Сын -- это инструмент, с помощью которого Бог сотворил космос, и Его никак нельзя назвать Богом. Это, конечно, возмутительная идея. Очень многие люди, и в первую очередь епископы, сказали: "Мы не согласны с Арием. Но и с Афанасием мы также не согласны. Анафема Арию, но анафема и Афанасию. Как он мог ведическое слово, уже осужденное нашими отцами, использовать в Символе веры?" Так вот, Святитель Василий понимал, что все эти люди сердцем Православные, что они исповедуют Истину: "Иисус есть истинный Бог". Но им очень трудно согласиться с этой формулировкой и поэтому он старался очень мягко с ними говорить. Он не анафематствовал их, он сослужил с ними, уговаривал их. "Подождите, поймите главную суть!" А потом они уже поняли бы, зачем нужно использовать это слово. На первом Вселенском соборе, который состоялся в 325 году, присутствовала и арианская партия. Как Вы думаете, приняли бы эти богословы православный вариант? Вот если бы такое произошло сегодня, где-нибудь в Женеве или Нюрнберге? Чем бы занимались богословы на этом собрании? Искали бы консенсус. Но не так вели себя отцы первого Вселенского собора. Они много дней провели в поисках, но они искали повод поругаться. Они искали слово, которое вызвало бы возмущение у собеседников. Вот и предложили: "Христос-Сын есть Бог". Согласны? Конечно, православные согласны. И ариане также согласны. Если и они согласились, значит, здесь что-то не так. Приведу пример из современной жизни. Лет десять назад в Москве состоялся шикарный прием по случаю прибытия гостей из Парижа. И встретил я на этом банкете раввина. Подходит он ко мне, и говорит: "Вы знаете, а ведь я тоже считаю, что Христос Бог". Он, наверное, думал, что я ради такого дела бокал с шампанским из рук уроню. Но он не на того напал. Я ему говорю: "Вы, очевидно, хотите сказать, что, согласно Псалтири, все евреи боги". "Да, все мы боги, и Иисус, как один из нас, в этом смысле тоже Бог". Вот когда ариане говорили, что Христос Бог, они применяли известный иезуитский принцип, который называется "резерватио ментали". То есть они знали, что собеседник понимает данное слово иначе, но не уточняли своего понимания. Как говорится: "За победу!", а в скобочках: "За нашу победу!" Зная эти приемы ариан, отцы Вселенского собора не соглашались с этой формулировкой. Дальше решили сказать: "Сын -- это сила Божества". Ариане снова соглашаются. Интересно, почему? Оказывается, в Священном Писании саранча названа силой Божества. Одним словом, долго искали и нашли термин, который нельзя переврать, "единосущий". Здесь все ясно: Сын и Отец одна сущность. На этот раз ариане не согласились. Таким образом, православные нашли слово, с помощью которого смогли отделиться от ариан. Но тогда это не все понимали. Однажды меня возмутила строчка из книги отца Иоанна Меиендорфа. Это великий церковный историк, богослов и писатель. Я всегда с любовью читаю его книги, но тут меня удивила фраза: "Величайшая заслуга святителя Василия Великого перед Церковью состоит в том, что он приручил монашество". Меня это возмутило: "Как это так, монашество -- это древняя традиция, опора для Церкви, а тут его еще кто-то приручает!" Конечно, сейчас, познакомившись с историей монашества с момента его зарождения, я вижу, что отец Иоанн был прав. Во все века монашество -- это полюс свободы Церкви. Монашество в Церкви -- это школа демократии. Потому что монастыри сами избирают себе игуменов. Монашеская община сама выбирает себе духовника, казначея, сама вырабатывает себе устав. Это с точки зрения внешней. С внутренней же стороны монах -- это человек, который менее всего связан с миром. У него нет своего имущества, семьи. И поэтому его труднее поймать, зацепить на крючок. Так, один поэт, который был склонен к монашескому образу жизни, написал: "Не верь, не бойся, не проси!" Это означает: "не верь обещаниям начальства, не бойся угроз начальства и не проси начальство ни о чем". Это искренность монашеской жизни. В этом случае можно вспомнить известную фразу: "выживание в ГУЛАГе". Если человек обрел эту свободу, то есть ни о чем не просит, не ожидает наград, не боится наказаний, он становится неуправляемым. А здесь уже важно не переступить грань. Так как при неправильном пользовании любая свобода выливается в анархию. И такое в истории Церкви было неоднократно. Достаточно вспомнить главный церковный конфликт, который произошел в VIII-IX столетиях. Это конфликт между монахами и патриархами. Между преподобным Феодором Студитом и его монастырем, с одной стороны, и Константинопольскими святителями -- с другой, так называемая Акакианская схизма. Следует заметить, что с обеих сторон были святые люди. Преподобный Феодор Студит -- с одной, и святители Тарасий, Мефодий и Игнатий -- с другой. Сегодня также приходится сталкиваться со случаями, когда отдельные монастыри и даже монахи, для которых голос Синода, митрополита или патриарха имеют второстепенное значение, пытаются высказывать свое личное мнение по поводу, скажем, налоговых кодов. Так вот такая свобода может вырождаться в анархию. И святитель Василий оказался в очень сложной ситуации. Так как многие монахи стали его оппонентами. Святитель Григорий Богослов пишет в одном из писем святителю Василию, что он был на каком-то празднике и за трапезой на него набросились: "Что, вы, мол, там с Василием! Почему еретиков не анафематствуете, сами вы тоже еретики…". Таким образом, мы видим, что слово, которое было выбрано на соборе, метко поражало еретиков, но при этом вызывало сомнения в церковной среде.

Вернемся к нашей теме о консерватизме. Это слово с латинского языка переводится как "сохранять". Но разные вещи хранятся по-разному. Например, если мы хотим сохранить книгу, это просто -- поставить ее за стекло. Чтобы сохранить рыбу, нужно соль добавить. А что, если мы хотим сохранить школу? Не само здание школы, а школу как преемственность поколений. Для этого нам нужно будет делать обновления: принимать новых сотрудников, учителей и учащихся. Таким образом, разные вещи сохраняются по-разному. Иногда для того чтобы сохранить, нужно обновить. Иногда для того чтобы сохранить, необходимо что-то новое впустить. Так и сделал первый Вселенский собор. Для сохранения старой, апостольской веры он взял неапостольское слово и ввел его в святая святых христианства -- в Символ веры.

После этого в Символе веры идет упоминание о рождении Христа от Духа Святого и Марии Девы, о распятии при Понтии Пилате. И вот здесь есть важные слова: "Нас ради человек и нашего ради спасения…". Это означает, что все происходит в мире ради человека. Как сказал один американский социолог: "Религия -- это дерзкая попытка считать всю вселенную значимой для человека". Далее в Символе веры говорится о вознесении Христа, Который "воскрес в третий день по Писании". С одной стороны, это историческое событие, описанное апостолами, с другой -- то одно из главных упований христианства. И одно из самых главных различий между религиями мира заключается в ответе на вопрос: "Что Бог спасает?" В большинстве рафинированных философий говорится, что Бог спасает душу, то есть самого себя. "Твоя душа -- это частичка Божественного духа, на время вмещенная в клетку тела. И однажды Бог заберет эту частичку себе, вырвав ее из космоса. То есть будет спасено то, что итак не может не спастись". Христианство видит человека целостно. Христос пришел для всего человека. Поэтому и душу, и тело Христос хочет унести в вечность и воскрешает Свое тело и тела других людей. Хотелось бы также обратить внимание на слово "воплотившегося". С одной стороны, это было евангельское слово: "Слово стало плотью". Памятуя эти слова апостола, отцы первого Вселенского собора сказали о рождении Христа в мир: "…воплотившегося…". Но спустя десятилетия, во время второго Вселенского собора, возникла трудность. Один из самых ярких защитников православных от ариан Аполлинарий сказал: "Вы знаете, Христос -- это истинный Бог. И именно потому, что Он истинный Бог, когда Слово стало плотью, Божественный разум обитал в теле Христа. А раз в нем обитал Божественный разум, Христу не нужно было иметь кроме этого человеческий ум". Если у человека дома новейший суперкомпьютер с лазерным принтером, то зачем ему пишущая машинка? Но эта идея Аполлинария разрушала многое. Отцы собора восстали против него и сказали: "Если Христос носит человеческую плоть, но у Него нет человеческой души и ума, значит, я обманут: кожа и кости мои, а душа не моя. И вообще, как называется существо, у которого тело есть, а души нет?" Обезьяна? Значит, Христос "вообезьянился", а не вочеловечился? В итоге ко второму Вселенскому собору стало понятно, что Символ веры нужно дополнить. Вот его и дополнили словом "вочеловечился". И чтобы подчеркнуть человечность Христа, было добавлено "…от Девы Марии". И вот теперь мы подошли к самой интересной странице в истории христианской мысли. Все последующие соборы комментировали именно это положение Символа веры. Почему возникла необходимость спустя тысячи лет вернуться к этой теме? В проповедях индийских проповедников пантеистического толка встречается такое описание соединения человека и Бога: "Как капля дождя, падающая в океан, сливается с ним, так и душа человека соединяется с Брахманом". "Как искорка огня, поднимающаяся в небо, сливается со светом солнца, так и твоя душа сливается со светом Божества". Возникает вопрос: когда человек встречается с Богом, что происходит с человеком? Ответ пантеистической философии: человек исчезает, растворяется в нирване, то есть происходит деконструкция личности. Представим, как трудно было античной мысли воспринять евангельскую мысль о том, что Бог, став человеком, не сжег человека. Что человек по имени Иисус сохранял всю полноту своей человечности.

Уже в V-м веке возникло течение монофизитов, которое дожило до нашего времени. Кстати, ариане также существуют и сегодня. Современные ариане -- это Свидетели Иеговы. Монофизиты возникли в Армянской Церкви. "Монос" -- один, "физис" --природа. Они говорили, что во Христе -- Бог и только Бог, а человечность Христа -- это маска, которую Он надел, чтобы мы не пугались, чтобы было легче с нами говорить. Мы, православные, в этом случае -- дифизиты, так как согласно определениям четвертого Вселенского собора во Христе две природы: Божественная и человеческая.

Попробуем эти дискуссии перевести на бытовой язык. Десять лет назад в Курске я познакомился с одним молодым человеком, который является этническим армянином. Сейчас он священник Русской Православной Церкви. И для него это личная трагедия. Он армянин, родился и вырос на родине в семье армянских богословов. Изучая историю христианской Церкви, он к своему ужасу понял, что его родная Церковь не права, а права Греческая. Спустя некоторое время он переехал в Россию и стал священником Русской Церкви. По его словам, как только он встречается со своими знакомыми священниками-армянами, они ему говорят: "Слушай, зачем ты ушел в Русскую Церковь. Ведь мы, армяне, не монофизиты, мы верим, что Христос -- это действительно человек. Мы анафематствуем Евтихия, Диоскора и других авторов монофизитской ереси. Мы верим в то же, во что верят русские. Зачем тебе нужно было переходить в Русскую Церковь?" В этом случае можно задать своим оппонентам один простой вопрос: "Если вы утверждаете, что наши вероисповедания одинаковы, тогда скажите, а ходил ли Христос по нужде?" И вот тут выясняется, что армяне ко всему прочему еще и докеты, то есть они считают, что Христос на самом деле не испытывал человеческих потребностей и страданий. Он как бы делал вид, что их испытывает. А по верованиям православных человеческое тело Христа тленно, но неистленно. Вот об этом был спор в эпоху императора Юстиниана. Если человеческое тело Христа тленно, значит, в нем происходят пищеварительные процессы, то есть потребляемая пища переваривается. Это оказалось неблагочестивым. И даже сам император Юстиниан в конце жизни пытался навязать эту ересь Церкви. По всей империи были разосланы гонцы и требовали от людей подписать декрет, согласно которому тело Христа нетленно. Но если Его тело нетленно и в нем не происходят пищеварительные процессы, значит, Он какой-то инопланетянин. В скафандре Он прошел по земле, так и не став частью мира, не вошел в мир, не преобразил его. В ответ на эту ересь, автором которой является Юлиан Геликарнаский, православные богословы дали следующий ответ: "Тело Христа тленно, но неистленно", то есть процессы распада не могли победить тело Христа. Они там были, но они не могли разложить самого Христа. Но и в течение Его жизни, и когда Он был распят, и когда тело находилось во гробе, эти процессы проходили. А иначе Он не стал человеком, а только был похожим на него. Затем пятому и шестому соборам пришлось заниматься следующей проблемой монофизитсва. Они говорили о том, что признают, что Христос был человеком. У Него человеческая природа без сомнения была, но она не действовала. Действовала только Божественная природа Христа, а человеческая только воспринимала эти действия. Своих стремлений у Христа не было. Это ересь моноэнергизма. Затем возникла ересь монофелизма. "Хорошо, у Христа было человеческое тело, человеческая душа, были даже человеческие действия, но вот желаний человеческих не было. Желания и воля у Него только божественные". Но тогда получается, что "Христос зомби". Против этих воззрений восстает преподобный Максим Исповедник и шестой Вселенский собор. И, наконец, седьмой Вселенский собор определил: "Если Христос человек, значит, Его можно запечатлеть. Христос - это человеческое лицо Бога, и этот человеческий лик Бога можно живописать. Поэтому возможна икона".

Мы с Вами перечислили догматы, принятые всеми Вселенскими соборами. Возникает вопрос, какой их них унижает достоинство человека, какой из них налагает нестерпимые оковы и кандалы на свободный полет человеческого разума? Вот когда смотришь на все эти вещи, становится ясно, что Церковь, усиливая свои догматы, боролась за права человечности перед лицом Бога, пыталась доказать, что человек не растворяется в Божестве. Поэтому христианская догматика -- это поистине гимн человеческому достоинству. Бог создал нас такими, что человек способен выживать в присутствии Его, не сгорать и не уничтожаться. Это и есть основа христианского гуманизма.